Убийство в Рабеншлюхт - Страница 2

Молю тебя, молю, хранитель мой святой,
Над яблоней мой тирс и с лирой золотой
Повесь и начерти: здесь жили вдохновенья!

Умел, Михаил Юрьевич, умел, а он… Не жили с ним вдохновения уж лет пятнадцать, как минимум. Девочки, что когда-то восторгались его талантом, выросли и вышли замуж за брокеров и коммерсантов. В крайнем случае за менеджеров среднего звена… Тьфу! Как звучит-то противно для поэтического сердца — менеджер среднего звена. Индюков презрительно плюнул под ноги и только тут заметил, что подошел к старому, почти заброшенному, кладбищу. Обошел убитую безголовую ворону, лежавшую прямо на дорожке, машинально перекрестился, хоть верующим и не был, и двинулся вдоль железной кованой ограды по направлению к Кулацкому поселку.

— Удобно жить, — забормотал под нос Индюков. — Жить удобно… последний путь будет краток…

Он вертел эту фразу и так, и эдак, но шутка про жилье по соседству с кладбищем никак не складывалась. Ах, какие раньше были шутки! И ведь само… само откуда-то бралось. Экспромтом. А сейчас приходится придумывать заранее. Хорошо еще до парика не скатился. Нет… никогда… Это все равно, что выдавать чужие стихи за свои. А чужое брать поэту Индюкову гордость не позволит. Подписаться под чужим сочинением все равно, что публично в импотенции признаться! Ёкэлэмэша…

Нужно все же начать разговор с шутки. Хорошая смешная шутка разрядит напряженность, все-таки столько лет не виделись. Что-нибудь вроде:

— А ты неплохо устроилась — кладбище рядом…

Тьфу! Далось ему это кладбище!

Навстречу Индюкову вдоль ограды неторопливо двигался мальчишка лет шестнадцати с огромной шевелюрой рыжих кудрей. В ушах, как ныне водится, спрятались наушники — вид у юноши был озорной и веселый. По-хорошему хулиганский был вид, стильный. Индюков завистливо посмотрел на паренька, машинально снял кепку и пригладил ладонью редкие волосы.

— Васильковый переулок далеко? — спросил он, поравнявшись.

— Какой номер? — остановился тот. — Тут все дома как попало разбросаны.

Индюков вытащил из кармана листок с адресом.

— Шестнадцатый…

— А… — обернулся парень и указал рукой вдоль дорожки. — До угла дойдете, там направо и первый дом от кладбища. Там еще ментовка рядом, не пройдете.

Пройти мимо, действительно, было трудно. У ментовки орала целая толпа пьяных мужиков, пытаясь впихнуться в помещение. Как ни странно, мент, стоявший в дверях — здоровенный и наголо выбритый сержант — казалось, был не особо этим обеспокоен. Он лишь не пускал толпу внутрь, что-то терпеливо объясняя особо горластым и настырным. Осторожно обойдя пьяных, Индюков свернул за угол, обошел дом и направился к дальнему подъезду. Остановился, поставил на пустующую у подъезда скамейку полиэтиленовый пакет с бутылкой шампанского и коробкой дешевых конфет, и, достав сигарету, закурил.

Какая-то бабка выползла из подъезда, подслеповато прищурилась и, шамкая беззубым ртом, поинтересовалась:

— Ты шлучаем не новый шантехник?

Индюков поморщился и отрицательно покачал головой.

— Шошедей-то наших опять, говорят, шверху затопили, — сообщила ему бабка. — Ох, и беда ш этими из вошемнадцатой! Так ты точно не шантехник?

— Нет, я не Байрон, я другой,
еще неведомый избранник,
как он гонимый миром странник,
но только с русскою душой, —

усмехнувшись, продекламировал Индюков.

— Чаго? — удивилась бабка. — Чаго ты шказал?

— Это не я, — ответил Индюков обескураженной старушке и шагнул мимо нее в подъезд. — Это Лермонтов.

И только в подъезде понял, что ему как раз и нужно в «вошемнадцатую». Поднялся по разбитым ступенькам лестницы, осторожно взялся за висевший на оголенном проводе звонок и нажал кнопку.

Не открывали долго. Уже хотел развернуться и уйти, как дверь внезапно распахнулась и на пороге возникло нечто растрепанное и свирепое с огромным ножом в руках. В первый момент Индюкову даже показалось, что с ножа капает кровь. Воображение тут же дорисовало ужасающую картину: расчлененный труп в квартире, безумная ночная оргия, закончившаяся поножовщиной, лужи крови по давно немытому полу…

— Это ты новый сантехник? — рявкнула на него женщина. Да-да, это была все-таки женщина, вон и пацаненок маленький из квартиры выскочил, прижался к ее ноге. — Что ж вы сволочи с нами делаете? Когда еще батарею обещали поменять?! Кто мне тут клялся-божился осенью, что до Нового года все сделают, а? Не ваше начальство? И кто теперь отвечать будет?

Вид пацаненка и посыпавшиеся градом вопросы слегка успокоили Индюкова. Мыльный пузырь воображения лопнул, окровавленные трупы испарились, а нож оказался девственно чистым. Более того, Индюкова вдруг посетила странная мысль, что эта женщина и есть та, к которой он шел. Как ее? Нина? Нана? Нет, Нана это группа была, когда он зубной пастой в девяностые торговал. Хорошее было время, только безденежное.

Поэт, торгующий пастой зубной,
о чем ты мечтаешь на хладном ветру?

Мда… не Лермонтов. Даже не Индюков — тот, который ранний. Но девушкам нравилось. Тогда еще девушкам нравилось.

Женщина с ножом тем временем не унималась.

-..я его самолично засуну головой в…

— Нина здесь живет? — не будучи полностью уверен, что видит перед собой ту, к которой пришел, осторожно прервал ее Индюков. Он все еще с опаской косился на нож, кто их знает, этих жителей Кулацкого. Самый криминальный район в городе, говорят.